— Я совершенно случайно услышал разговор двух братьев шведов. Знаете, о чем они говорили? — Боровский ловко откупорил бутылку и налил в рюмки. — О вас!
— Обо мне? Им больше не о чем говорить?
— Выяснилось, что вы детектив. Это правда? Эх, пан Ковальский, а я-то думал, что вы мне доверяете, ведь я…
— Быть детективом не так уж почетно, хвалиться нечем, вот я и не стал вам говорить.
— В таком случае разрешите вопрос: как идет ваше расследование?
— В ближайшие дни все решится. А «Старка» хороша!
— Экспортная, десятилетней выдержки. А вы знаете, что завтра шведы и норвежец уезжают на Мазурские озера?
— Но ведь они вернутся.
— За два дня до отъезда из Польши!
— К тому времени и так все станет ясно, мне не хватает всего нескольких звеньев, но это между нами… «Вряд ли он мне поверит, на дурака этот делец совсем не похож, но пусть думает, что я ему верю».
— Я, прошу пана, вот о чем хотел сказать. Ведь я, вы сами знаете, во всем готов помогать вам и нашей славной милиции. Выпьем еще по одной, вижу я, что дело было нелегкое, ох, нелегкое.
— Оно и остается очень трудным, скажу я вам, такое мерзкое дело.
— Вот-вот, но я не буду расспрашивать, знаю, что не обо всем можно говорить, но поймите меня. Все они разъедутся, а на моем пансионате останется пятно, сами понимаете. Но я не о том. Жаль, пан Ковальский, что я раньше не знал об истинной вашей роли, я мог бы вам помочь.
— Чем же?
— Ну, мог бы сообщить о всяких мелочах, глядишь — и пригодились бы. Вот, например, знаете ли вы, что в этом доме чуть ли не в каждой комнате устроены тайники?
— Но ведь они пустые.
— Увы. Один тайник находится в комнатах Коваликов, второй у Ингмара Свенсона, третий у норвежца, его я обнаружил только в этом году, когда перед открытием сезона делал в доме капитальный ремонт.
— Капитальный ремонт всего дома?
— Нет, только верхнего этажа, нижний и подвал отремонтирую зимой.
— Что еще вы хотели мне сказать?
— Я бы советовал вам еще сегодня ночью осмотреть автомашины моих жильцов, все. Я могу организовать это так, что никто не заметит, впрочем, могу помочь вам в этом, осмотрим их вдвоем после ужина, хорошо?
— Неплохая мысль. Вижу, вам можно доверять.
— Мне бы так хотелось сохранить доброе имя моего…
— Знаю, знаю. Вы разрешите мне позвонить?
Бакс набрал номер домашнего телефона поручика Вятера. Услышав в телефонной трубке детский голос, он попросил позвать папу. «А кто просит?» — поинтересовался ребенок. «Гиппопотам!» — страшным голосом сказал Бакс. В трубке сначала воцарилась тишина, потом послышался частый топот детских ножек и полный панического страха голос ребенка: «Папочка, тебя гиппопотам спрашивает!»
В трубке раздался строгий голос поручика:
— Что за глупые шутки? Кто говорит?
— Это я, извините, поручик. Очаровательный у вас ребенок! А у меня к вам большая просьба: мне нужен пистолет.
— Что? Как вы сказали? Пистолет? — Баксу показалось, что слово «пистолет» не меньше напугало папу, чем «гиппопотам» сына. — Мой пистолет?!
— Не обязательно ваш, чей угодно, но сегодня он у меня должен быть.
— Уставом не предусмотрено… — начал было поручик, но детектив решительно его перебил:
— Уставом предусмотрено выполнять приказы начальства, а я не слышал, что майор Шиманский снят со своего поста. Впрочем, вряд ли я буду стрелять из вашего пистолета.
— Это все так, но…
— Дайте мне пистолет без патронов, я не собираюсь из него стрелять.
— Вы хотите просто попугать кого-то? Это тоже запрещено, но я подчиняюсь. Куда привезти?
— Я звоню из пансионата. Вы можете это сделать сейчас?
— Да.
— Я жду.
Бакс повесил трубку. Боровский внимательно прислушивался к разговору, во взгляде его читался вопрос.
— Похоже, от этой «Старки» нам ничего не останется. Если сейчас придет поручик… Он не дурак выпить.
— А кто в наше время дурак? Да вы не огорчайтесь, пан Ковальский. Я располагаю несколькими бутылками этой «Старки», и могу одну вам подарить, если вы согласитесь принять ее как презент.
— Кто же откажется от экспортной «Старки»? Только ни в коем случае не как презент, я ее у вас куплю.
— Но мне она досталась бесплатно, я не могу брать за нее деньги. Пожалуйста, — он вытащил из сейфа вторую бутылку. — За… наше сотрудничество!
— Ну раз так, я не могу отказаться. А уж если вы заговорили о сотрудничестве, то ловлю вас на слове. Пистолет будет у вас!
— Как у меня? — Боровскому не пришлось притворяться удивленным, идиотское выражение лица было вполне естественным. Детектив рассмеялся. Несколько рюмок экспортной «Старки» значительно повысили его настроение.
— Вы никак боитесь? Но пистолет же не будет заряжен, вы сами слышали.
— А что мне с ним делать?
— Держать в кармане, вот и все. Разве что вам очень захочется раздобыть патроны и перестрелять всех игроков, а первым этого негодяя журналиста.
— Вот вы шутите, пан Ковальский, а я вам говорю, что у журналиста рыльце в пушку.
— Зато он пользуется успехом у женщин… и девушек!
— Что касается панны Божены… — Боровский погрозил Баксу пальцем. «Старка» и на него оказала свое размягчающее воздействие. — Что касается панны Божены, то вы пользуетесь у нее не меньшей симпатией. Нет, в самом деле, зачем вам пистолет?
— У меня есть основания полагать, что сегодняшний вечер, а особенно ночь могут оказаться беспокойными. Не исключено даже, что мне будет грозить опасность. И тогда в дело вступите вы, пан Боровский, а в ваших руках будет пистолет и моя безопасность. Незаряженный, но свое действие и так окажет.
— Окажет непременно, и точно такое же, как и заряженный. Но чего вы боитесь?
— В этом доме мне уже пришлось раз слышать свист пули у своего уха.
— Хорошо, я сделаю все, как вы скажете. Но у меня с войны остался мой пистолет, и я умею с ним обращаться. Учтите это.
Явился поручик, и вскоре бутылка «Старки» опустела. Поручик разговорился. Он похвастался, что теперь все время выигрывает у сына. И так разошелся, что пытался высказывать свое суждение по поводу некоторых шахматных дебютов, настолько он уже поднаторел в теории. Детектив поймал его на слове и предложил не сходя с места сыграть партию. Шахматы были у Боровского под рукой, не откладывая дела в долгий ящик, игроки расставили фигуры и начали игру. Под воздействием алкоголя Бакс выбрал рискованную, просто-таки авантюрную тактику игры и через несколько ходов поставил бедному поручику мат. Тот потребовал реванш, они сыграли вторую партию, и поручик столь же блистательно получил второй мат.
— Жаль, что вы не играли в нашем турнире, — заметил хозяин Баксу. — А теперь со мной, вот, я уже расставил фигуры!
Бакс отказался, ибо уже не было времени на пустяки. Он покинул пансионат в обществе поручика, удрученного проигрышем, и отправился на свою далекую одинокую прогулку, попросив поручика позвонить в Щецин. Звонить надо было немедленно. Поручик выполнил поручение. Сам же Бакс дошел, как обычно, до волнореза и долго стоял там, любуясь спокойным морем и восхищаясь упорством рыбаков, сидящих с удочками по всему волнорезу. Тот факт, что рыба не ловилась, — их совершенно не смущал.
Начинало смеркаться. Детектив вернулся в пансионат. Когда он вошел во двор «Альбатроса», все машины стояли уже на месте. Было около семи вечера.
После ужина состоялось торжественное вручение призов. Хозяин пансионата под аккомпанемент приветственных возгласов вручил журналисту серебряный кубок и бутылку коньяка, которую тот сразу выставил на стол. Покрасневший от радости и гордости Олаф получил прекрасный альбом. Бутылка «Наполеона» была торжественно распита, провозглашено несколько банальных тостов — в конце концов, не чемпионат же мира отмечался! — и начались танцы. Воспользовавшись этим, детектив незаметно покинул гостиную.
«Быстрее, быстрее!» — подгонял он себя. Оказавшись в гараже, он не стал зажигать свет, так как мог уже действовать на ощупь. Дверца машины (замок открылся быстрее, чем в прошлый раз), радиоприемник, тайник. Сердце билось часто, да что там — колотилось как никогда! Прав он или не прав — ведь никогда нельзя быть уверенным на сто процентов, и вот сейчас, в одну секунду мог рухнуть весь точно рассчитанный план. Нет, не может быть, чтобы многие дни и ночи размышлений, поисков, сопоставлений оказались напрасны! Чтобы его, Аристотеля Бакса, подвела его знаменитая интуиция! Вот оно, тут! Кожаный мешочек. Быстрее! Свет фонарика. В узком луче света матово блеснули черные и золотые шахматные фигуры, разноцветной радугой заискрились украшавшие их бриллианты. Шахматы папаши Миллера. Большие, тяжелые. Золотые? А тут еще огромной ценности драгоценные камни, из которых каждый самый маленький мог стоить многие тысячи злотых. Сколько же большие? И сколько же здесь этих камней? Ясно, что шахматы представляли огромную ценность. Это целое состояние, которого хватит на долгую безбедную жизнь на Западе.